Что означает жить в беззаветной преданности правде? Прежде всего это означает
жить в непрерывном, нескончаемом и беспощадном самоанализе. Мы познаем мир только
через наши с ним взаимоотношения. Это означает, что для того, чтобы познать мир,
мы должны исследовать не только его, но одновременно исследовать и исследователя.
Психиатры проходят эту практику во время учебы и хорошо знают, что невозможно
глубоко постичь конфликты и переносы пациентов, если не понимаешь собственных
конфликтов и переносов. Поэтому психиатрам рекомендуется проходить курс собственной
психотерапии, или психоанализа, рассматривая его как часть учебной программы и
собственного развития.
К сожалению, не все психиатры следуют этой рекомендации. Многие люди, в том
числе и психиатры, очень строгие и неукоснительные в анализе мира, забывают об
этой строгости при самоанализе. Они бывают компетентными судьями мира, но им обычно
недостает мудрости. Жизнь в мудрости – это жизнь в созерцании, с которым сочетается
действие. До сих пор в американской культуре не замечалось особого уважения к
созерцанию. В 50-е годы американцы прозвали Эдлая Стивенсона "яйцеголовым"
и решили, что хорошего президента из него не получится именно потому, что он склонен
к созерцанию, задумчивости и сомнениям.
Мне приходилось слышать, как родители со всей серьезностью говорили своим детям-подросткам:
"Ты слишком много думаешь". Что за бессмыслица! Мы, главным образом,
потому и люди, что у нас есть лобные доли мозга, есть способность думать и анализировать
самих себя. К счастью, философия недумания вроде бы отходит в прошлое, мы начинаем
понимать, что источники опасности находятся скорее внутри нас, чем во внешнем
мире, и что процессы непрерывного самоисследования и созерцания существенно важны
для окончательного выживания. И все же я говорю об относительно небольшом количестве
людей, которые меняют свою философию. Исследование внешнего мира никогда не бывает
так конкретно, персонально болезненным, как исследование мира внутреннего, и,
безусловно, именно эта личная боль самоанализа заставляет большинство людей уклоняться
от него. Зато если уж человек решился посвятить себя правде, то эта боль оказывается
не столь значительной, и чем дальше идет этот человек по пути самоисследования,
тем менее значительной и менее мучительной она становится.
Жизнь в полной преданности правде означает также готовность к личному вызову,
к испытаниям. Единственный способ убедиться в достоверности нашей карты реальности
заключается в том, чтобы представить ее на суд и критику других картографов. В
противном случае мы можем очутиться в замкнутой системе – в красивой банке, по
аллегории Сильвии Плэт, – где нет свежего воздуха и дышать приходится собственными
зловонными испарениями, все больше утрачивая восприятие реальности.
И все же, избегая боли, сопутствующей процессу пересмотра наших карт реальности,
мы в большинстве случаев отказываемся от пересмотра вообще, пресекая любые посягательства
или сомнения в истинности этих карт. Мы говорим своим детям: "Не пререкайся
со мной, я твой отец". Супруга (супругу) мы увещеваем: "Слушай, живи
себе и дай жить мне. А начнешь критиковать – станем жить как собака с котом. Пожалеешь".
Престарелые люди говорят членам семьи и всему миру: "Я стар и беспомощен.
Если вы будете приставать ко мне, я умру, и на вашей совести будет ответственность
за то, что вы превратили мои последние дни в мучение". Мы говорим рабочим
нашего предприятия: "Если уж вы имеете наглость критиковать меня, то делайте
это, по меньшей мере, осторожно, иначе вам придется искать другую работу".*
* Не только отдельные люди, но и организации предпочитают защищать себя от
возможной критики. Однажды начальник штаба армии направил меня на расследование
психологических причин жестокости в войсках и последующего укрывательства. Целью
расследования было предупреждение подобного поведения в будущем. Расследование
не было одобрено генералитетом армии на том основании, что невозможно обеспечить
секретность. "Сам факт такого расследования может подвергнуть нас новой критике.
Командующему армией в настоящее время критика больше не нужна", – было сказано
мне. Так анализ причин инцидента, скрытого от всех, сам стал объектом укрывательства.
Такой стиль присущ не только армии или Белому дому; напротив, он характерен для
Конгресса и других федеральных служб, корпораций, даже для учебных и благотворительных
учреждений – словом, для всех человеческих организаций. Как отдельным людям необходимо
принимать и даже приветствовать критику их карт реальности и modi operandi, если
они хотят развивать свою мудрость и производительность, точно так же должны принимать
и приветствовать критику организации, чтобы быть жизнеспособными и прогрессивными.
Этот факт все глубже осознают такие личности, как Джон Гарднер из "Общего
Дела", который убежден, что одной из важнейших и прекраснейших задач, стоящих
перед нашим обществом, является построение в ближайшие десятилетия и внедрение
в бюрократические структуры наших организаций специальных институций, которые
обеспечат открытость и отзывчивость на критику и заменят ныне существующие институции
укрывательства и сопротивления.
Стремление избегать критики столь вездесуще, что правильно будет рассматривать
его как свойство человеческой природы. Но естественное – это вовсе не обязательно
существенное, полезное или неизменное. Столь же естественным было бы справлять
нужду в штаны или не чистить зубы. Поэтому мы учимся делать неестественные вещи,
пока они не становятся естественными, "второй натурой". И самодисциплина
может рассматриваться как приучение себя к неестественному. Это еще одно свойство
человеческой природы – быть может, оно-то и отличает нас как людей – способность
делать неестественные вещи, выходить за рамки своей природы и тем самым преобразовывать
ее.
Нет более неестественного и, вместе с тем, более человеческого акта, чем вхождение
в психотерапию. Этим актом мы намеренно открываем себя глубочайшей критике со
стороны другого человеческого существа; мы даже платим этому другому за проницательность
и пристальность исследования. Человек, лежащий на кушетке в кабинете психоаналитика,
– вот символ открытости. Пойти к психотерапевту – это акт величайшего мужества.
Не недостаток денег, а недостаток храбрости удерживает людей от психотерапии.
Это касается и самих психиатров; каким-то образом они всегда находят себе оправдание
в том, что не проходят персональной терапии, хотя понимают, что для них курс самодисциплины
еще более необходим, чем для обычных людей. С другой стороны, многие пациенты,
кто нашел в себе это мужество, даже на первых этапах психотерапии, вопреки стереотипному
представлению о них, оказываются намного сильнее и здоровее, чем обычные, "средние"
люди.
Курс психотерапии для нас является неким предельным выражением нашей открытости
перед критикой, но подобные возможности постоянно предоставляются нам в наших
ежедневных взаимоотношениях – в очереди, на конференции, на тренировке по гольфу,
за обеденным столом, в кровати при выключенном свете; с коллегами, начальниками
и подчиненными, с приятелями, друзьями, любовниками, с родителями и с детьми.
Женщина с аккуратной прической приходила ко мне уже не раз, но с какого-то
времени, поднимаясь после сеанса с кушетки, она стала заново укладывать волосы.
Я обратил внимание на этот новый элемент в ее поведении. Она покраснела и рассказала
мне, как несколько недель назад, как раз после сеанса, ее муж заметил, что у нее
немного примята прическа на затылке. "Я не рассказала ему ничего. Я боюсь,
что он будет дразнить меня, если узнает, что я тут лежу на кушетке". Так
у нас появилась еще одна тема для работы. Наиболее эффективной психотерапия становится
тогда, когда дисциплина, выработанная на "пятидесятиминутках" у врача,
начинает распространяться на ежедневные поступки и отношения пациента. Исцеление
души не закончено, если открытость для критики не стала образом жизни. Эта женщина
не будет чувствовать себя здоровой, пока не станет такой же открытой с мужем,
как и со мной.
Очень немногие из тех, кто приходит к психиатру или психотерапевту, сознательно
ищут критики или укрепления дисциплины. Большинство просто жаждет "облегчения".
Когда они обнаруживают, что их будут критиковать – а также и поддерживать, – то
нередко убегают или пытаются убежать. Убедить их в том, что настоящее облегчение
придет только через критику и дисциплину, оказывается нелегким, длительным, а
во многих случаях и безуспешным делом. Поэтому мы говорим, что пациента нужно
"соблазнить" на психотерапию. А о некоторых пациентах, с которыми мы
работаем уже год или больше, мы можем сказать: "По-настоящему они еще не
включались в терапию".
Открытость в психотерапии особенно поощряется (или достигается – это зависит
от вашей точки зрения) с помощью техники "свободных ассоциаций". Пациенту
в этом случае предлагают: "Выражайте словами все, что вам приходит в голову,
сколь бы незначительным, неудобным, неприятным или бессмысленным это ни казалось.
Если в один и тот же момент в голову приходят две мысли, то высказывайте ту, которую
вам не хочется высказывать". Сказать это легче, чем сделать. Тем не менее,
те, кто сознательно осваивает эту технику, делают быстрые успехи. Но некоторые
пациенты настолько упорно сопротивляются, что, фактически, лишь изображают свободные
ассоциации. Они охотно разговаривают о том, о сем и о чем угодно, но решающие
детали опускают.
Женщина может целый час рассказывать о неприятных переживаниях детства, но
забудет упомянуть, что утром муж сделал ей выговор за тысячу долларов, снятых
со счета без его ведома. Такие пациенты пытаются превратить сеанс психотерапии
во что-то вроде пресс-конференции. В лучшем случае они попусту тратят время, пытаясь
избежать критики, а обычно спасаются тонкой, едва заметной ложью.
Для того чтобы индивидуум или организация были открыты для критики, необходимо,
чтобы их карты реальности на самом деле были открыты для сторонней инспекции.
Требуется нечто большее, чем пресс-конференция.
Таким образом, третье значение полной преданности правде – это совершенно честная
жизнь. Иными словами, это непрерывный и нескончаемый процесс самонаблюдения, благодаря
которому все наши сообщения – не только слова, но и то, как мы их произносим,
– неизменно отражают реальность, такую, какой мы ее знаем, и так точно, как только
способен отразить человек.
Такая честность не приходит сама собой. Причиной человеческой лжи является
стремление избежать неприятной критики и ее последствий. Ложь президента Никсона
об Уотергейте не отличалась ни сложностью, ни природой от лжи четырехлетнего преступника,
который рассказывает маме, как лампа сама упала со стола и разбилась. Если критика
носит законный характер (а обычно так оно и есть), то ложь представляет попытку
перехитрить, обойти законное страдание, и поэтому она порождает душевные болезни.
С понятиями "обойти", "схитрить" тесно связана проблема
"кратчайшего пути". Каждый раз, пытаясь обойти препятствие, мы одновременно
ищем такой путь к цели, который был бы легче, а потому и быстрее: кратчайший путь.
Веруя в то, что развитие человеческого духа является конечной целью нашего существования,
я особую важность приписываю понятию прогресса. Вполне естественно и правильно,
что мы, человеческие существа, заинтересованы в как можно более быстром прогрессе
и развитии. Естественно и разумно, в таком случае, использовать всякий законный
кратчайший путь для личного развития. Слово "законный", однако, оказывается
ключевым. Человеческие существа отличаются почти такой же сильной склонностью
игнорировать законные кратчайшие пути, как и выискивать незаконные. Готовясь,
например, к дипломным экзаменам, можно "законно" прочитать текст краткого
содержания книги вместо самой книги. Если текст составлен хорошо и материал усвоен,
то нужное знание получено без лишних затрат сил и времени. Мошенничество на экзамене,
однако, не является законным, хотя оно может сэкономить еще больше времени и при
удачном исполнении принести мошеннику высокую оценку и желанный диплом. Дело в
том, что нужное знание не получено. Значит, и такой диплом является ложью, надувательством.
Если диплом играет в жизни основную роль, то жизнь обманщика становится ложью
и нередко целиком посвящается охране и защите лжи.
Подлинная психотерапия представляет собой законный кратчайший путь к личному
развитию, и этот путь часто игнорируется. Один из самых распространенных способов
игнорирования выражается такой сентенцией: "Я боюсь, что психотерапия окажется
чем-то вроде костылей. Я не хочу попасть в зависимость от костылей". Но это
обычное прикрытие более значительных страхов. Применение психотерапии – это такие
же костыли, как применение молотка и гвоздей для постройки дома. Можно построить
дом и без молотка и гвоздей, но строительство будет долгим и неприятным. Подобно
этому, можно достичь личного развития и без психотерапии, но этот путь часто бывает
неоправданно долгим, скучным и трудным. Обычно имеет смысл пользоваться имеющимися
инструментами, то есть кратчайшим путем.
С другой стороны, психотерапия может рассматриваться и как незаконный кратчайший
путь. Самый типичный случай – когда родители покупают психотерапию для своих детей.
Они хотят, чтобы дети как-то изменились: прекратили употреблять наркотики, избавились
от вспышек раздражения, перестали получать плохие отметки и т.п. Некоторые родители,
исчерпав собственные ресурсы в попытках помочь ребенку, идут к психотерапевту
с искренним желанием работать над проблемой. Чаще всего они приходят с прекрасным
пониманием причин детских проблем, однако же, надеются, что психиатр совершит
нечто столь магическое, что изменит их ребенка, не затронув коренной причины его
болезни. Например, некоторые родители откровенно говорят: "Мы знаем, что
в нашем браке кое-что неладно, и это, видимо, сказалось на ребенке. Но давайте
не будем касаться нашего брака, нам самим психотерапия не нужна; а вот поработайте
лучше с нашим сыном и, если возможно, помогите ему стать счастливее".
Другие не столь откровенны. Сначала они заявляют о своей готовности сделать
все необходимое, но когда им объяснят, что симптомы их ребенка выражают его возмущение
всем укладом их жизни, в которой фактически нет места для него, для его роста,
– тогда они заявляют: "Знаете, это просто смешно и нелепо, – мы, что же,
должны наизнанку выворачиваться ради него?" – и уходят, негодуя, к другому
терапевту, который предложит им безболезненный кратчайший путь. Спустя какое-то
время они, скорее всего, будут рассказывать друзьям и самим себе: "Мы все
сделали, что могли, для нашего мальчика, мы ходили с ним к четырем разным психиатрам,
– никто не помог".
Мы лжем, конечно, не только другим, но и себе. Критика нашего курса – наших
карт – со стороны нашей собственной совести и наших реалистических восприятий
может быть точно такой же законной и такой же болезненной, как и со стороны других
людей. Из миллионов видов лжи, адресованных самим себе, две самые типичные, мощные
и губительные звучат так: "Мы действительно любим наших детей" и "Наши
родители действительно любили нас". Может быть, наши родители и в самом деле
любили нас и мы в самом деле любим своих детей; но когда это не так, то на какие
только удивительные хитрости не пускаются люди, чтобы избежать осознания правды!
Я часто называю психотерапию "игрой в правду" или "игрой в честность",
потому что ее задача, среди прочих, заключается в том, чтобы помочь пациенту восстать
против лжи. Одним из корней психической болезни всегда и неизменно оказывается
взаимопереплетенная система вранья, которого мы наслушались, и вранья, которое
мы сами производим. Эти корни могут быть найдены и удалены только в атмосфере
предельной честности. Для того чтобы создать такую атмосферу, врачу необходимо
предложить полную открытость и правдивость в своих отношениях с пациентами. Как
можно ожидать от пациента, что он выдержит боль от столкновения с реальностью,
если мы сами не терпим этой боли? Мы можем вести за собой лишь постольку, поскольку
сами идем впереди.
