|
Итак, всякая жизнь сама по себе представляет риск, и чем в большей
любви мы живем нашу жизнь, тем больше риска принимаем. Из тысяч, может быть даже
миллионов, рисков, которые мы принимаем в течение всей нашей жизни, величайшим
является риск роста, взросления. Я имею в виду шаг из детства во взрослую жизнь.
На самом деле, это скорее боязливый прыжок, чем шаг, и многие люди этого прыжка
фактически никогда в жизни не совершают. Они могут внешне выглядеть взрослыми
и даже иметь успех в жизни, но едва ли не большинство этих "взрослых"
до самой смерти психологически остаются детьми, не способными по-настоящему отделить
себя от родителей и родительской власти над собой.
Возможно, из-за того, что сам я пережил это очень болезненно, мне лучше всего
будет проиллюстрировать сущность взросления и непомерность связанного с ним риска,
описав тот гигантский шаг, который я совершил во взрослый мир на исходе пятнадцатого
года моей жизни – к счастью, очень рано. Хотя этот шаг был сознательным решением,
я должен предварить мой рассказ замечанием, что в то время я совершенно не осознавал,
что то, что я делаю, является взрослением. Я знал только, что прыгаю в неизвестность.
Тринадцатилетним мальчишкой я был отдан в Академию Филлипс Экзетер – мужскую
подготовительную школу с очень высокой репутацией, где раньше учился и мой старший
брат. Я знал, что попасть туда большое счастье: учеба в Экзетере составляла часть
хорошо отработанной программы с последующим поступлением в один из колледжей для
интеллектуальной элиты, а оттуда – в высшие эшелоны государственной системы, куда
без солидного образования дорога закрыта. Я был чрезвычайно счастлив, что я сын
преуспевающих родителей, которые способны оплатить "лучшее образование, какое
только возможно купить"" у меня было великое чувство уверенности, обусловленное
моей принадлежностью к тому, что считалось образцовым. Единственная беда была
в том, что почти сразу после вступления в Экзетер я стал несчастнейшим существом.
Причины несчастья были мне тогда совершенно непонятны, да и сегодня это, в глубинном
смысле, остается загадочным. Я просто ощущал себя не на своем месте. Мне казалось,
что я не соответствую специальности, студентам, лекциям, архитектуре, общественной
жизни, всему окружению. Но делать было нечего, я прилагал все усилия, чтобы искоренить
собственные недостатки и наилучшим образом соответствовать модели, которая была
к моим услугам и которая, очевидно, была правильной моделью. И прилагал я эти
усилия два с половиной года. А жизнь моя с каждым днем казалась мне все бессмысленнее,
и чувствовал я себя все более жалким. В тот последний год я почти ничего не делал
и много спал – только во сне обретал я какой-то комфорт. Теперь я думаю, что,
пожалуй, во сне я отдыхал и бессознательно готовился к тому прыжку, который мне
надлежало совершить. И я совершил его, когда приехал домой на весенние каникулы.
Я заявил, что не собираюсь возвращаться в школу.
– Но ты не можешь бросить школу, – воскликнул отец, – это ведь лучшее образование,
которое можно купить за деньги! Понимаешь ли ты, от чего отказываешься?
– Я знаю, это хорошая школа, – сказал я. – Но я не поеду туда больше.
– Почему ты не можешь приспособиться к ней? Почему не хочешь еще раз попробовать?
– допытывались родители.
– Я не знаю, – отвечал я, чувствуя, что несу чушь. – Я не знаю даже, почему
я ее так ненавижу. Но я ее ненавижу и больше туда не вернусь.
– Ну, хорошо, а что же ты собираешься в таком случае делать? Если ты так наплевательски
относишься к своему будущему, то каковы твои планы сейчас?
– Я не знаю, – снова отвечал я обреченно. – Я знаю только, что туда я больше
не пойду.
Можно понять моих родителей – они были встревожены и повели меня к психиатру.
Психиатр определил у меня депрессию и предложил госпитализацию на месяц; он дал
мне сутки на размышления, я сам должен был решить, то ли это, что мне нужно. В
ту ночь я первый и единственный раз в жизни серьезно подумал о самоубийстве. Психиатрическая
лечебница казалась самым подходящим местом для меня. Психиатр сказал, что у меня
депрессия. Мой брат приспособился к Экзетеру, почему я не могу? Я знал, что в
моей неприспособленности виноват только я сам, и поэтому ощущал себя некомпетентным,
неадекватным, бесполезным человеком. Хуже того, я считал себя, по всей видимости,
ненормальным. Не зря отец сказал, что я сумасшедший, если пренебрегаю таким хорошим
образованием. Если бы я вернулся в Экзетер, это был бы возврат к безопасной, надежной,
правильной, аккуратной, конструктивной, проверенной жизни. Но это был бы не я.
В глубине души я чувствовал, что это не моя дорога. Но тогда где моя дорога? Если
я не вернусь, то все, что меня ожидает, неизвестно, неопределенно, ненадежно,
небезопасно, не одобрено, непредсказуемо. Такой выбор может сделать только безумец.
Я был в ужасе. Но именно тогда, в минуту глубочайшего отчаяния, выплыли из моего
подсознания странные слова, словно какой-то бестелесный оракул произносил их,
и это был не мой голос: "Единственная реальная надежность в жизни заключается
в том, чтобы наслаждаться ненадежностью жизни".
Что ж, даже если это означает быть сумасшедшим, порвать со всем тем, что представляется
священным, – я все-таки выбираю быть самим собой. И я остался дома. На следующий
же день я снова пошел к психиатру и сказал ему, что в Экзетер никогда больше не
вернусь, но готов лечь в его клинику. Я сделал прыжок в неведомое. Я взял свою
судьбу в собственные руки.
Процесс взросления обычно совершается постепенно, через множество маленьких
прыжков в неизвестное – когда, например, восьмилетний мальчишка впервые рискует
отправиться на собственном велосипеде в ближайшую деревню или пятнадцатилетняя
девушка идет на первое свидание. Если вы сомневаетесь в том, что здесь есть реальный
риск, значит, вы забыли, какая тревога сопровождает эти события. Если вы внимательно
понаблюдаете даже за самыми здоровыми детьми, то увидите не только жажду риска
новой, "взрослой" деятельности, но тут же и сомнение, нежелание, готовность
отпрянуть, уцепиться за что-то знакомое и безопасное, вернуться к зависимости
и детству. Более того, в достаточно скрытой форме вы найдете эту амбивалентность
и у взрослых людей, в том числе у самого себя, особенно что касается приверженности
к старому, известному, привычному. Почти ежедневно на моем сороковом году жизни
мне представляются возможности рисковать, делать что-либо не так, как обычно,
– словом, возможности развиваться. Я и развиваюсь, но не так быстро, как мог бы.
Среди множества мелких прыжков, которые нам нетрудно совершать, встречаются
и громадные; так, заканчивая школу, мы отказываемся от целого комплекса ценностей
и привычек, в которых выросли. Многие люди никогда не совершают этих громадных
прыжков и, следовательно, никогда не становятся в полном смысле взрослыми. Несмотря
на солидную внешность, они психологически всегда остаются детьми своих родителей,
живут старыми, отживающими представлениями, руководствуются, главным образом,
родительским одобрением или неодобрением (даже если родители давно умерли) и никогда
не смеют взять свою судьбу в собственные руки.
Если большие прыжки обычно совершаются в отрочестве, то это вовсе не значит,
что они невозможны в зрелом возрасте. Тридцатипятилетняя женщина, мать троих детей,
замужем за несгибаемым шовинистом, который сам все контролирует, а ей не позволяет
слова сказать; постепенно и болезненно она начинает осознавать, что ее зависимость
от него и сам их брак – это живое погребение. Он блокирует все ее попытки как-то
изменить характер их взаимоотношений. С невероятной смелостью она идет на развод
с ним, выдерживает град его обвинений и неодобрение соседей и вступает в совершенно
неизвестную, рискованную жизнь, одна с тремя детьми, но впервые в жизни свободная,
сама себе госпожа.
Пятидесятидвухлетний бизнесмен, находясь в состоянии депрессии после сердечного
приступа, оглядывается на пройденный им жизненный путь, видит, что это были сплошь
неистовые амбиции – добыть как можно больше денег, взобраться как можно выше по
лестнице корпоративной иерархии, – и осознает бессмысленность такой жизни. После
длительных размышлений он приходит к выводу, что его движущей силой было желание
услышать одобрение матери – женщины властной и неизменно требовательной. Он работал
до истощения, лишь бы выглядеть преуспевающим в ее глазах. Рискуя и впервые в
жизни переступая через ее неодобрение, выдерживая гнев жены и детей, привыкших
к роскоши, он переезжает в провинцию и открывает там крохотную лавочку, где занимается
реставрацией старинной мебели.
Столь крупные перемены, такие решительные прыжки в независимость и самоопределение
чрезвычайно болезненны в любом возрасте и требуют величайшего мужества; но они
не так уж редко случаются в результате психотерапии. Да, ввиду огромного риска
психотерапевтическая помощь часто бывает необходима, но не потому, что она уменьшает
риск, а потому, что поддерживает и учит мужеству.
Но что общего с любовью имеет проблема взросления, кроме того факта, что расширение
Я, происходящее в любви, есть развитие, прорастание души в новые измерения? Прежде
всего, описанные выше примеры перемен и все другие подобные рывки являются актами
любви к себе. Именно потому, что я высоко ценил себя, я не пожелал оставаться
в той школе и той социальной атмосфере, которые не соответствовали моим потребностям.
Именно потому, что мать троих детей знала себе цену, она отказалась терпеть замужество,
которое совершенно ограничило ее свободу и подавило ее как личность. Именно потому,
что бизнесмен заботился о себе, он отказался гробить себя непосильной работой
ради амбициозных ожиданий матери.
Во-вторых, любовь не только дает нам побуждение к решительным переменам; она
лежит и в основе мужества, необходимого для рискованных действий. Только потому,
что мои родители безусловно любили и ценили меня как сына, я чувствовал себя достаточно
уверенным в себе, чтобы отвергнуть их ожидания и радикально порвать с той моделью,
которую они для меня приготовили. Хотя я чувствовал себя недостойным, бесполезным
и, возможно, безумным в своей затее, я смог выдержать эту пытку лишь потому, что
одновременно, на более глубоком уровне, я ощущал, что я хороший человек, сколь
бы я ни отличался от других. Смея отличаться от других, даже если это означало
безумие, я отвечал на предыдущие любовные послания моих родителей, тысячи посланий,
которые твердили: "Ты красивый и любимый. Хорошо, что ты есть. Мы будем любить
тебя независимо от того, что ты делаешь, и любить до тех пор, пока ты есть ты".
Если бы не эта уверенность в родительской любви, отразившейся в моей любви к самому
себе, я выбрал бы известное вместо неизвестного и шел бы дальше по облюбованной
родителями стезе, но заплатил бы за это уникальностью, самобытностью собственной
души.
И наконец, только если человек решается совершить прыжок в неизвестность полной
самости, психологической независимости и уникальной индивидуальности, ему открывается
свободный и высокий путь к духовному росту, к реализации и проявлению любви в
широчайших масштабах. Если же он вступает в брак, заводит детей или делает карьеру
ради того, чтобы удовлетворить ожидания родителей или чьи угодно еще, пусть даже
это будет все общество, то такая жертва по самой природе своей окажется напрасной.
Если вы любите ваших детей прежде всего потому, что от вас ожидается любовное
к ним отношение, то как родитель вы окажетесь нечувствительным к более тонким
потребностям детей и, в результате, неспособным проявить свою любовь более утонченными
и, возможно, более важными способами. Высшие формы любви проявляются только как
свободный выбор и никогда не бывают актом приспособления.
|
