Недавно тридцатилетняя женщина-экономист пожаловалась мне, что вот уже несколько
месяцев замечает за собой отвращение к работе, склонность откладывать задания
"на потом". Мы проанализировали ее отношение к работодателям, к власти
вообще и к родителям в частности. Мы изучили ее представления о работе и успехе
и то, как эти представления связаны с ее замужеством, сексуальной жизнью, с ее
желанием соревноваться с мужем и боязнью такого соревнования. Словом, провели
стандартный курс кропотливой психоаналитической работы, но, несмотря на это, она
продолжала точно так же тянуть и откладывать работу, как и раньше. В конце концов,
однажды мы решились взглянуть правде в глаза.
– Вы любите сладкие булочки? – спросил я ее. Она кивнула утвердительно.
– А какую часть вы любите больше, мякиш или глазурованную корочку?
– О, конечно корочку!
– И как же вы едите булку? – продолжал я допытываться, чувствуя себя самым
бестолковым психиатром в мире.
– Сначала я съедаю корочку... – отвечала она.
От ее гурманских привычек мы перешли к привычкам служебным, и, конечно, выяснилось,
что рабочий день она распределяет так, чтобы самую приятную часть работы сделать
в первый час, а остальные шесть часов волынить с неприятной частью. Я предположил,
что если бы она нашла в себе силы сделать самую неприятную работу в первый час,
то остальные шесть часов оказались бы приятными. И разве один неприятный час,
за которым следует шесть приятных, не лучше, чем один приятный и шесть мучительных?
Она согласилась со мной, а поскольку на самом деле была волевой женщиной, то вскоре
совершенно перестала отлынивать от работы.
Отсрочка удовольствия – это такое расписание для неприятностей и удовольствий,
когда мы усиливаем удовольствие за счет того, что сначала принимаем неприятности
и расправляемся с ними. И это – единственный достойный образ жизни.
Этот инструмент – или процесс – хорошо известен детям; некоторые овладевают
им уже в пятилетнем возрасте. Например, пятилетний хитрец может предлагать ровеснику
первым сыграть в некую приятную игру, чтобы оттянуть свое собственное удовольствие.
В шестилетнем возрасте он уже начинает булочку с мякиша, оставляя глазурь на закуску.
В младших классах школы дети ежедневно упражняют свое умение откладывать удовольствие;
особенно это видно на примере домашних заданий. Некоторые двенадцатилетние дети
уже вполне способны без родительских напоминаний сесть за уроки и выполнить их
до начала телевизионной передачи. У подростка пятнадцати-шестнадцати лет такое
поведение должно быть нормой.
Воспитатели, однако, хорошо знают, что значительное число подростков далеки
от этой нормы. У большинства 15 – 16-летних подростков способность откладывать
удовольствие вполне развита, но есть и такие, у кого она ограничена, а у некоторых,
похоже, отсутствует совершенно. Это – трудные подростки. Несмотря на средний или
даже высокий уровень интеллекта, они учатся плохо просто потому, что не работают.
Они пропускают уроки или вообще при первой же возможности не идут в школу. Они
импульсивны, и эта импульсивность никогда не покидает их. Они часто дерутся, втягиваются
в компании с наркотиками, становятся объектом внимания полиции. Их девиз – играем
сейчас, заплатим потом. Наконец приходит очередь обратиться к психологам и психиатрам;
обычно бывает уже слишком поздно. Эти подростки с негодованием встречают всякую
попытку вмешательства в их импульсивный образ жизни, и даже если врачу удается
преодолеть сопротивление своим дружелюбием, теплотой и неосуждающим участием,
то все та же закоренелая импульсивность исключает сколько-нибудь серьезное участие
таких подростков в курсе психотерапии. Они пропускают приемы у врача. Они уклоняются
от всяких неприятных или серьезных разговоров. Словом, попытки вмешательства обычно
оказываются безуспешными; эти дети в конце концов бросают школу – лишь для того,
чтобы продолжить свободное падение, которое чаще всего заканчивается безобразным
браком, несчастным случаем, психиатрической лечебницей или тюрьмой.
Почему? Почему большинство людей могут научиться откладывать удовольствие,
а меньшинство, не такое уж незаметное, терпит неудачу, часто непоправимую? Точного
ответа на этот вопрос нет. Значение генетических факторов неясно. Слишком трудно
учесть и проконтролировать все составляющие, чтобы можно было сделать научные
выводы. Однако большинство результатов исследований указывают достаточно явно,
что главную роль играет семейная история.
